Никос, пристально, неотрывно глядя на нее немигающими глазами, не произнося ни слова, шагнул к ней. Мишель смотрела на него, словно зачарованная, не в силах отвести взгляд.
Он подошел совсем близко, сжал ее плечо одной рукой, а другой распустил тяжелый узел волос и, когда они рассыпались по плечам, провел по ним пальцами, будто гребнем, и заправил несколько прядей ей за ухо.
Она стояла словно в полузабытьи. Но вот его губы скользнули по ее волосам и замерли у виска. Помимо своей воли она обхватила его руками и прильнула к нему всем телом. Ей не хотелось больше думать, хотелось только чувствовать, раствориться в ощущениях, уйти туда, где были лишь этот миг, этот мужчина и страсть.
Она подняла голову, обратив к нему лицо, и замерла, прислушиваясь, как он часто-часто целует ее щеку, все ниже, ниже, и вот его губы находят ее рот, на миг замирают — о, это мучительное промедление! — потом кончик его языка осторожно, неторопливо, словно нащупывая путь, касается ее нижней губы, прежде чем уверенно, но медленно, слишком медленно, двинуться дальше.
Нет, ей этого недостаточно, она хочет большего, и ее рот раскрывается ему навстречу, а голова судорожно запрокидывается в новом приливе страсти.
Он наклоняется ниже, его рука скользит вверх по ее бедру и вдруг резко прижимает ее к себе, она чувствует его желание, и от этого ей становится еще нестерпимее ждать, ждать…
— Хватайся за мою шею, — шепчет Никос, и Мишель повинуется, у нее перехватывает дыхание, когда он подбрасывает ее, и она обхватывает его ногами.
Он идет в спальню, и покачивание при каждом его шаге отдается в ней мучительной вспышкой желания.
Все в ней подчинено только одному — всеобъемлющей жажде физического слияния. Она почти не замечает, как они оказываются у кровати. Словно в полусне она чувствует, как он откидывает одеяло и кладет ее на простыню, и замирает под его неотрывным взглядом.
Мишель — вся желание и страсть. Что может быть естественнее, чем погрузиться в эти влажные глубины и утолить их мучительную жажду друг друга?..
Но он останавливает себя и начинает медлительную любовную игру, неспешные ласки.
Мишель сама не слышит, как из ее горла вырываются то ли стоны, то ли всхлипы. На какой-то миг ей кажется, что все — она больше не выдержит, но волна милосердно спадает, и она с жадностью отвечает на его поцелуй, а руки ее скользят по его телу, как будто стремясь вознаградить его за доставленное наслаждение.
То, что случилось потом, было прекрасно — он так нежно ласкал ее разгоряченное тело, что у нее выступили слезы на глазах. Он не пропускал ни одной чувствительной точки, она вздрагивала и напрягалась, отзываясь на его прикосновения, и вот она снова сгорает от желания, ей больше невмоготу просто лежать на спине, она жаждет ответить на его ласки, дать ему наслаждение…
Потом она лежала в его объятиях, и его пальцы лениво чертили какие-то узоры у нее на спине, пока ее дыхание не выровнялось.
Мишель почувствовала, как его губы легко коснулись ее уха, затем переместились на шею, помедлили и передвинулись к уголку ее губ.
Его поцелуй был необычайно нежен, это было ласковое, теплое прикосновение.
— Мы еще…
— Вместе. — (Мишель почувствовала, как его губы дрогнули в улыбке.) — Тебе неудобно?
— Наоборот, — прошептала Мишель. Казалось, она готова лежать так вечно, слившись в одно целое с мужчиной.
Ей хотелось выразить в словах то, что она только что испытала. Это было нечто необычное, необыкновенное — эмоционально, духовно и физически. Она впервые в жизни узнала, что это такое слиться с кем-то вот так. Все делить пополам, владеть и отдавать во владение.
Это пугало, потому что за этим всем неизбежно последует утрата. «Не думай об этом, — приказала она себе. — Наслаждайся этой ночью и не думай о том, что принесет грядущий день».
Конечно, это не любовь. Ведь любовь зарождается медленно, это постепенное познание друг друга, растущая привязанность, взаимопонимание.
И все же то, что произошло с ними только что, больше, чем просто физическое влечение. В этом она была уверена. Удовлетворив свое влечение, человек не думает о дальнейшем, желая чего-то недостижимого, и, уж во всяком случае, не гадает, не пойдет ли под откос вся его жизнь из-за того, что случилось.
«Может, все еще можно поправить?» — подумала она робко.
У нее нет волшебной палочки, чтобы одним взмахом отменить последние часы. Ну да ладно, настанет день, будет видно, что и как. А пока спать, спать, спать, больше ни на что нет сил…
Мишель не слышала, как Никос осторожно повернулся, чтобы она легла рядом с ним. Она пошевелилась во сне, прижавшись к нему всем телом, а он укрыл ее простыней.
Сквозь сон Мишель почувствовала, как что-то щекочет ей руку, и зарылась лицом в подушку. Еще слишком рано, будильник пока не звонил, а она так устала.
Через минуту все повторилось, теперь на талии. Наверное, это утренний ветерок шевелит край простыни. Мишель отодвинула ее подальше.
Это не помогло. Мишель открыла глаза — Никос полусидел, опершись на локоть, и пристально смотрел на нее.
Вид у него был утомленный, он явно не выспался, подбородок и щеки поросли за ночь темной щетиной, но, черт возьми, как же он был хорош!
Никогда и ни с кем Мишель не испытывала того, что испытала в объятиях этого человека, и даже не подозревала, что такое возможно.
При одной только мысли о том, что они пережили, жаркая волна окатила ее с головы до пят, глаза широко раскрылись, когда он коснулся пальцами ее груди и легонько сдавил мгновенно затвердевший сосок. У Мишель перехватило дыхание от пронзительного, нестерпимого до боли желания.